Перевод с английского Шошаны Агранович
В течение последних двух недель я дважды не был приглашен участвовать в телевизионной программе, после того, как отказался присутствовать в эфире вместе с представителями радикального ислама и ультралевыми. В обоих случаях, один с CNN, а второй с MSNBC, я был согласен быть выступать до или после этих людей, но отказался дискутировать с ними. В результате я был исключен из списка участников программы.
У меня есть две причины, по которым я не появляюсь на американском телевидении вместе с людьми, ненавидящими Америку (неамериканское телевидение, в частности, «Эль-Джазира» - это другое дело.)
Менее веская причина - личная: выступать вместе с исламскими болтунами и левыми бойцовскими собаками просто неприятно. Это очень часто влечет за собой необходимость опровержения лично направленной клеветы и нанесения ответного удара. Кроме унижения, подобная брань может иметь плачевные последствия. Например, в 2002 году мои теледебаты с одним левым радикалом были искажены в том, что касается моих высказываний, его почитателем на страницах журнала «Ньюсуик»; к счастью, сохранилась полная запись той передачи.
Более важная причина выборочных дебатов касается экстремизма. Я некоторое время назад настаивал на том, чтобы телевидение «закрыло двери» перед неким человеком, потому что его маргинальные взгляды исключают возможность конструктивной дискуссии. (Он восхвалял китайского тирана-убийцу Мао Цзе-дуна за достижения, которые «вряд ли кто-то сможет превзойти»). Как я могу быть частью телевизионного выступления этого человека после подобного рода заявлений?
Телевидение предоставляет уникальный способ передачи идей большому количеству людей, особенно если это делается в живой дискуссионной манере, поэтому мне очень жаль, когда я не выступаю на телевидении. Я оказываюсь перед дилеммой, когда я просто вынужден отказываться от участия в телепрограмме при всем моем искреннем желании.
Эта дилемма является результатом некорректного обоснования функций телевидения в демократическом обществе. Из разговоров с работниками телевидения я смог сделать вывод, что они сотрудничают с радикалами по трем главным причинам.
Во-первых, потому, что высокий рейтинг программы достигается за счет известных красноречивых и пылких участников с резко противоположными точками зрения. С этим у меня нет никаких проблем.
Во-вторых, нынешнее телевидение претендует на беспристрастность. Например, в памятке, распространенной среди руководства и работников Канадской радиовещательной корпорации, запрещается употребление слов «террорист» и «терроризм», потому что это может способствовать тому, «что журналисты будут отстаивать ту или иную сторону в конфликте». Воображать, что у представителей прессы нет никакой доли в исходе войны, чудовищно неверно; только представьте себе, как выглядели бы телевизионные дискуссионные передачи, если бы эти самые террористы пришли к власти (они, мягко говоря, отнюдь не расцвели под властью талибов).
В-третьих – хотя это и несколько противоречиво – на вопрос об уместности трансляции откровенно враждебных точек зрения ответственные за выпуск программ отвечают, что на самом деле они оказывают обществу услугу, показывая истинное лицо врага. Разве свобода слова не позволена на открытом рынке идей, спрашивают журналисты? И разве не само собой разумеется, что информированное общество отличит здравомыслящих от одержимых?
И да, и нет. Свобода слова подразумевает возможность высказать свое мнение без страха быть заключенным в тюрьму. Она совсем не подразумевает привилегии выступления перед телевизионной аудиторией. Более того, свободная политическая дискуссия, которая совершенно необходима при обсуждении налогового законодательства, школьной программы, проблемы абортов и тонкостей голосования, абсолютно бессмысленна при попытках пропаганды вражеской точки зрения, когда страна находится в состоянии войны. Даже при том, что у значительного большинства зрителей, слушателей и читателей взгляды экстремистов вызовут неприятие, нет сомнений, что некоторому меньшинству эти идеи могут показаться захватывающими и очень привлекательными. Как, например, мы имели возможность убедиться, что широкое освещение идей Усамы бин Ладена в 2001 году вдохновило террористов-самоубийц, среди которых были и исполнители недавних терактов в Лондоне. Если бин Ладен и ему подобные смогут убедить всего лишь десятую часть от 1% израильских арабов, то в результате этого появятся 1000 новых террористов-самоубийц.
Разве это мудрая общественная политика?
Выдающийся историк Конор Круз О'Брайен считает, что нет. Когда он занимал пост министра почты и телекоммуникаций Ирландии в 1976 году, он наложил запрет на интервью с террористами из ИРА и членами организации Шин Фейн, объясняя это необходимостью предотвратить распространение их идей. По той же причине, министерство иностранных дел России выразило «глубокое возмущение» по поводу того, что американская телекомпания АВС на прошлой неделе транслировала интервью с лидером чеченских террористов Шамилем Басаевым.
Идеальное решение этой проблемы кроется не в создании цензорских организаций, которые будут выносить решения о содержании телевизионных программ, а в том, что руководство СМИ должно осознать свою ответственность во время войны. По собственной инициативе СМИ должны бойкотировать апологетов и защитников наших врагов. Живая дискуссия не нуждается в таких людях; патриоты с резко отличающимися мнениями тоже могут «высекать искры».
