Преподобный Джозеф Фессио рассказал во время ток-шоу, проходившем 5 января, что на частном семинаре папа римский Бенедикт XVI сказал, что ислам не может меняться, и этой потрясающей информации я посвятил свою очередную колонку «Папа и Коран» в газете «Нью-Йорк Сан». В ответ на это другой участник этого семинара, отец Кристиан Тролль, отправил 17 января на мой сайт свой комментарий, в котором оспаривал утверждение отца Фессио по поводу высказывания папы римского. Я поместил письмо отца Тролля на своем сайте полностью; его суть сводится к следующему заявлению: «Я не могу припомнить, чтобы его святейшество вообще произносил слова … 'Нет возможности приспосабливать или интерпретировать его'».
В ответ на это отец Фессио написал письмо в «Вашингтон Таймс», опубликованное 21 января, в котором он вносит существенные коррективы в свое сообщение.
Самым важным пояснением является то, что «Ни его святейшество, ни я сам не говорили, что 'ислам не поддается реформации'. То, что я сказал - и, к сожалению, в моих словах можно обнаружить некую двусмысленность – звучит так:
согласно исламской традиции, Бог сообщил Мухаммаду Свое слово, но это – непреходящее, не допускающее перемен слово. Это не слово Мухаммада. Так, как оно было передано, это слово было дано навеки. Нет никакой возможности адаптировать его или интерпретировать, в то время как в христианстве и иудаизме динамика совершенно другая, поскольку Бог действовал через посредство Своих созданий.
Обратите внимание, прежде всего, на то, что здесь говорится о Коране, а не об исламе. Сравнение проводится между христианской Библией и Кораном, а не между христианством и исламом. Я, парафразируя святого отца, сказал, что «в христианской Библии имеется внутренняя логика, которая позволяет поступать таким образом, и (даже) требует, чтобы она было адаптирована с учетом возникновения новых ситуаций». Затем я неуклюже сослался на это сравнение, сказав об «этом различии между Кораном, который можно рассматривать как нечто, выпавшее с Небес, которое не может быть адаптировано или применено к новым обстоятельствам, и Библией, которая есть слово Божие, передаваемое через человеческое сообщество».
После этого отец Фессио обращается к тому, что написал отец Тролль, соглашаясь с ним:
«Я серьезно погрешил против точности, сказав, что Коран 'не может быть изменен или приспособлен', и что 'нет никакой возможности его приспособления или интерпретации'. Святой отец сказал совсем не это. Конечно, Коран может быть подвергнут и подвергался интерпретации и приспособлению. Я слишком не аккуратно подытожил те различия, на которые указал святой отец, говоря о внутреннем динамизме Корана как божественного текста, доставленного в таком виде Мухаммаду, и динамизме Библии, которая есть одновременно и Слово Бога, и слова людей, вдохновленных Богом и входящих в общину, в составе которой имеются наделенные соответствующими полномочиями и божественным предназначением интерпретаторы (епископы вместе с папой)».
И он заканчивает объяснением и извинением:
«Это была неформальная встреча святого отца и его бывших учеников. Презентация и последующая дискуссия велись на немецком, и святой отец говорил не по заготовленному заранее тексту. Я владею немецким сносно, но не до такой степени, чтобы полностью доверять моему пониманию сказанного. Мои недавние замечания во время интервью по радио, шедшее в прямом эфире, были экспромтом. Мне представляется, что я изложил сказанное святым отцом более или менее точно в целом, но с моей стороны было неблагоразумным вообще упоминать о том, что он сказал, и мое импровизированное изложение сказанного на другом языке не может быть использовано для ответственной интерпретации мыслей святого отца».
Комментарий: Это – весьма серьезная коррекция, особенно в той части, где отец Фессио говорит, что «Конечно, Коран может быть подвергнут и подвергался интерпретации и приспособлению». Слова эти говорят о том, что точка зрения папы совпадает с моей, а именно - что ислам может меняться. (21 января 2006 г.)
Дополнение от 23 января 2006 г. В статье Сандро Магистера «Ислам и демократия. Тайная встреча в Кастельгандольфо» ("Islam and Democracy, a Secret Meeting at Castelgandolfo" приводятся выдержки из интервью Йозефа Ратцингера под названием «Соль Земли. Церковь в конце тысячелетия» (Salt of the Earth. The Church at the End of the Millennium), которое он дал Питеру Сиволду в 1997 году (Йозеф Ратцингер – нынешний папа римский Бенедикт XVI – Прим. перев.). В этом интервью подробно изложены взгляды папы римского на подъем радикального ислама:
Я думаю, что, прежде всего, мы должны признать, что ислам неоднороден. На самом деле, не существует единого авторитета для всех мусульман, и по этой причине диалог с исламом – это всегда диалог с определенными группами. Никто не может выступать от имени ислама как единого целого; в нем не существует общепризнанной ортодоксии. Ислам, если абстрагироваться от раскола между суннитами и шиитами, также существует во многих ипостасях. Есть благородный ислам, который представлен, например, королем Марокко, и есть экстремистский, террористический ислам, который, повторяю, никто не должен идентифицировать со всем исламом, ибо это будет несправедливо по отношению к нему.
Существенным моментом, однако, является то, что [...] взаимодействие общества, политики и религии в исламе, как таковом, имеет совершенно другую структуру. Сегодняшние дискуссии на Западе о возможности существования исламского теологического права, или по поводу идеи признания ислама как юридического лица, исходят из предпосылки, что все религии, в основе своей, имеют одинаковую структуру, что они соответствуют демократической системе с ее правилами и возможностями, обеспечиваемыми этими правилами. Но это, само по себе, противоречит существу ислама, в котором, просто-напросто, нет отделения политической сферы от религиозной, существовавшего в христианстве с самого начала. Коран – этот тотальный религиозный закон, который регулирует всю политическую и социальную жизнь и настаивает на том, чтобы весь образ жизни был исламским. Шариат формирует общество с начала до конца. В этом смысле он может использовать такие частичные свободы, которые дает наша конституция, но его конечной целью не может быть ситуация, в которой он мог бы сказать: Да, теперь мы тоже являемся организацией с правами, теперь мы присутствуем здесь точно так же, как католики и протестанты. В такой ситуации статус, которого он достигнет, не будет соответствовать его внутренней сущности; он окажется отчужденным от самого себя.
Ислам определяет тотальную организацию жизни, которая абсолютно отлична от нашей; он объемлет все. В нем есть отчетливо выраженное подчинение женщины мужчине; в нем есть весьма жестко сформулированное уголовное право, фактически, право, регулирующее все сферы жизни, что противоречит нашим современным идеям, относящимся к обществу. Следует очень отчетливо понимать, что это не просто еще одна религиозная конфессия, которая может быть включена в свободное царство плюралистического общества. Когда кто-нибудь пытается представить ситуацию именно в таких терминах, как это часто происходит сегодня, ислам определяется согласно христианской модели и становится, тем самым, совершенно не похожим на самого себя, каким он есть на самом деле. В этом смысле, вопрос диалога с исламом оказывается, естественно, намного более сложным, чем, например, внутренние диалоги среди христиан.
Консолидация ислама во всем мире представляет собой многогранный феномен. С одной стороны, здесь большую роль играет финансовый фактор. Финансовая мощь, которая оказалась в руках у арабских стран, позволила им строить повсюду большие мечети и гарантировать тем самым присутствие мусульманских культурных институтов и других организаций подобного рода. Но это всего лишь один фактор. Другим фактором является усиленное чувство идентичности, нового самосознания.
В культурной ситуации девятнадцатого и начала двадцатого века, вплоть до 1960-х годов, превосходство христианских стран в промышленном, культурном, политическом и военном смысле было настолько велико, что ислам откатился на второстепенные роли. Христианство – во всяком случае, цивилизации, базирующиеся на христианстве – могли говорить о себе как о победителях в мировой истории. Но разразился великий моральный кризис западного мира, который был христианским миром. Перед лицом глубоких моральных противоречий Запада и в силу его внутренней беспомощности – которой неожиданно стала противостоять новая экономическая мощь арабских стран – исламская душа пробудилась. Мы тоже не пустое место; мы знаем, кем мы являемся; наша религия прочно стоит на ногах; ваш же удел – отступление.
Вот как, на самом деле, ощущает себя сегодня мусульманский мир: западные страны более не способны нести людям проповедь морали и могут предложить миру лишь ноу-хау. Христианская религия отреклась от самой себя; она больше не существует как религия; христиане более не обладают моралью или верой; все, что им осталось – это остатки некоторых современных идей просвещения; наша же религия выдержала испытание.
Таким образом, мусульмане сейчас полагают, что ислам, по сути, стал самой сильной религией, и что им есть что сказать миру, и что они являются самой существенной религиозной силой будущего. Ранее шариат и все прочее, в каком-то смысле, сошли со сцены; теперь они вновь стали предметом гордости. Таким образом пробудилась новая энергия, новое стремление жить по исламу. Это стремление обладает большой силой: мы обладаем моральным посланием, которое существует без перерыва со времен пророков, и мы научим мир, как жить в соответствии с ним, в то время как христиане определенно не способны на это. Мы должны придти к соглашению с этой внутренней мощью ислама, которая восхищает даже людей из академических кругов.
Мысли по поводу возвышения Хамаса
Выборы в палестинской автономии противопоставили Фатх Хамасу. Это противостояние можно трактовать как противоборство коррумпированных палестинских политиков-ветеранов с дисциплинированным начинающим политиком, или как идеологически гибкой организации Ясира Арафата с исламистской группой Ахмеда Ясина.
В ключевом вопросе поведения по отношению к Израилю Фатх склонен вести с ним переговоры, чтобы получить в свое распоряжение территории и другие блага, в то время как Хамас в принципе отказывается иметь дело с «сионистским образованием». Но разница между ними, по большей части, иллюзорна, поскольку Фатх, на самом деле, занимается терроризмом, а Хамас говорит с израильтянами.
По причинам, которые, в какой-то мере, недоступны моему пониманию, Фатх, на основании вышеизложенного, считается умеренным, а Хамас – экстремистской организацией; или даже, в более сильных выражениях, употребленных Ассошиэйтед Пресс в его сегодняшних заголовках: «Палестинцы выбирают между установлением мира или продолжением конфронтации с Израилем». В действительности, различия между ними носят тактический характер; более точным заголовком было бы «Палестинцы выбирают между более откровенным или более скрытым стремлением к уничтожению Израиля». По сути, Хамас говорит о том, о чем он думает, а Фатх на это не осмеливается. Но Хамас обеспечивает социальную помощь, чего Фатх сделать не в состоянии, так как его заправилы разворовали фонды.
По иронии судьбы, это означает, что, в каком-то смысле, Хамас предпочтительнее Фатха, так как он провоцирует более негативную реакцию израильтян, европейцев, американцев и других. Но газет «Нью-Йорк Сан» пару дней назад уже подсказала мне эту идею в своей редакционной статье, озаглавленной «Рецепт для неприятностей»:
Победа Хамаса, каким бы воплощением зла эта организация ни была, может оказаться не таким уж плохим исходом. В этом случае, по крайней мере, всем будет ясно, кто противостоит Израилю – враг, целиком преданный идее его уничтожения. … Если у власти окажется Хамас, палестинская администрация будет выглядеть, даже в глазах американского госдепартамента, именно тем, чем она является – террористическим государством, целью которого является уничтожение свободного и демократического союзника Америки. Она присоединится к Ирану и Сирии в качестве еще одного бандитского государства, которое Америка будет стремиться изолировать и отбрасывать назад, а не подкармливать за счет налогоплательщиков.
Таким образом, в то время как я не желаю Хамасу добра ни в коей мере вообще (в своей статье в газете «ЮЭсЭй Тудей» я призываю к его роспуску), я вижу определенный плюс в том, что он станет частью палестинской администрации.
25 января 2006 г.
Предложение: 1 миллион долларов за успешную попытку найти «Иерусалим» в Коране.
Почти четыре года назад Джамаль Бадауи, родившийся в Египте канадский профессор в области менеджмента в университете Святой Марии в городе Галифакс, второй побочной профессией которого является апология радикального ислама, объявил, что он обязуется выплатить «миллион долларов тому, кто найдет слова 'священная война' в Коране». Безусловно, Бадауи прав – в исламском писании нет ни словосочетания «харб мукаддаса», ни его синонимов.
Следуя его примеру, я предлагаю миллион долларов тому, кто найдет в Коране имя «Иерусалим» (Илия, Аль-Кудс, Байт аль-Макдис). Метафоры, сравнения, аллегории, аллюзии и неявные ссылки в расчет не принимаются (и, в особенности, 17:1), учитывается только общепринятое надлежащее имя, которое соотносится с этим городом и написано стандартным египетским текстом.
4 января 2006 г.
