Введение: Когда холодная война еще вовсю бушевала, я присоединился к группе из десяти американских специалистов по Ближнему Востоку и смежным темам, посетивших Москву в ноябре-декабре 1983 года. В течение четырех дней мы интенсивно совещались с советскими коллегами на строго конфиденциальной основе. Это было самое бесполезное академическое занятие, в котором я когда-либо принимал участие.
Евгений Максимович Примаков (1929-2015). |
Команды возглавляли Данкварт Рустов (Dankwart Rustow) из CUNY (городской университет г. Нью-Йорка) и Евгений Максимович Примаков из Института мировой экономики и международных отношений (позднее, в 1998-99 гг. - премьер-министр России). Среди выдающихся американских участников были Бернард Льюис (Bernard Lewis), Дж. К. Гурвиц (J.C. Hurwitz) и Грегори Масселл (Gregory Massell). В состав Советов входили Генрих Александрович Трофименко, Виталий Вячеславович Наумкин и Олег Витальевич Ковтунович. В то время я был инструктором в Гарварде. Я был самым молодым членом делегации и самым откровенным консерватором, то есть антисоветчиком.
Рустов так объяснил необходимость встреч: в то время, как у Вашингтона и Москвы «были подлинные разногласия, даже острые, в отношении Ближнего Востока ... у нас имеется один общий интерес: не допустить, чтобы региональный конфликт на Ближнем Востоке перерос в подлинное ядерное противостояние между сверхдержавами». Это имело смысл, но, к сожалению, мероприятие не достигло этой цели.
Я шел на встречи с открытыми глазами, поскольку мой отец, Ричард Пайпс, был профессором русской истории, и коммунизм был знаком мне с детства. Ранее, в 1976 году, я уже побывал в СССР. Однако встреча с представителями Советского государства на их собственной территории предоставила мне свежий, непосредственный опыт.
Я не был первым в моей семье, кто посетил академическое собрание в Москве; мои родители, Ричард (слева) и Ирен Пайпс, были там с этой целью почти 25 лет назад. |
Впоследствии я описал наши встречи, однако не осмелился опубликовать мои записи из соображений строгой конфиденциальности. Тем не менее, после распада Советского Союза, по прошествии тридцати шести лет и ухода из жизни почти всех участников, настоящий момент представляется разумным для их обнародования.
Встречи: Приезд в Москву прошел достаточно приятно. По поводу встречи наши хозяева устроили тост с водкой и восклицали, что рады знакомству, которое должно привести к улучшению понимания.
IREX все еще существует. |
Делегация США, финансируемая Международным советом по исследованиям и обменам, известным как IREX, уже дважды собиралась в Нью-Йорке с целью выработать свою позицию в отношении процедуры и повестки дня. На таких встречах, как правило, конференция начинается с обсуждения именно этих вопросов, чего мы и ожидали. У советской делегации, однако, были другие идеи. В одностороннем порядке они уже распечатали график, детализирующий программу конференции, намереваясь опередить эту дискуссию, причем он включал в себя больше советских докладов, чем американских.
В самом начале первой сессии Примаков пробормотал, что, если не будет возражений, программа будет принята в отпечатанном виде. Мы, американцы, все еще возились с наушниками для синхронного перевода и упустили эту единственную возможность повлиять на регламент. Наши часы предварительных консультаций были уничтожены одним быстрым и неожиданным советским ходом. Это было предзнаменованием грядущих событий.
Будучи американцами, мы рассматривали встречу как возможность предложить ряд точек зрения США и изучить советские взгляды. Отражая эту точку зрения, наши документы и презентации были индивидуалистическими, аналитическими, самокритичными и сдержанными. Администрация Рейгана, как известно, подвергалась серьезной критике и даже унижениям. Моя работа, вежливо названная «Роли США и Советского Союза на Ближнем Востоке», была единственной, защищавшей Вашингтон и критиковавшей Москву.
Советская делегация, напротив, была совершенно единодушной и обрушила на нас настойчивую и крикливую про-режимную полемику. Наши коллеги последовательно повторяли друг за другом одно и то же на каждую тему - хотя, по общему признанию, они споткнулись на специфике по второстепенным вопросам (какова текущая линия партии в отношении египетской компартии?). Их спикеры выглядели так же разнообразно, как и мы по возрасту, полу и специализации, но все они повторяли одни и те же слова, непрерывно и бесстыдно пропагандируя строго официальную позицию.
Советы показали себя практичными и безапелляционными лжецами. Возьмите два примера, касающихся Афганистана. Во-первых, их эксперт высоко оценил экономический прогресс, достигнутый с тех пор, как коммунисты захватили власть в 1978 году. Он проигнорировал два миллиона беженцев в стране и мощное восстание моджахедов против правительства. Когда я поднял эти темы, он ответил, что огромное количество помощи привлекло беженцев в Пакистан, а тему моджахедов он просто проигнорировал.
Во-вторых, тот же эксперт резко прервал свою собственную презентацию, чтобы объявить: «Поскольку я уверен, что ничего из того, что я скажу, не покинет эту комнату, я могу сказать вам следующий факт: советские солдаты ни сейчас, ни когда бы то ни было в прошлом, не сражались в Афганистане. Они действуют только в качестве советников и инструкторов для афганской армии». Мне стыдно признать, что мы, американцы, будучи вежливыми и желая избежать конфронтаций, не поднимали голос и не смеялись, а сидели, словно узнавая что-то достойное и правдивое.
Некоторые из советских солдат, которые «ни сейчас, ни когда бы то ни было в прошлом, не сражались в Афганистане». |
Все это можно было бы предсказать. Менее предсказуемо было то, о чем хотели говорить Советы. Деятельность Москвы была за гранью дозволенного. Когда у меня хватило смелости спросить Примакова о советских намерениях в Сирии, он взорвался, посчитав вопрос неуместным, оскорбительным и нерелевантным. Его гнев был не спонтанным, а являлся продуманной тактикой с целью подчеркнуть, что советская политика не обсуждается. Действительно, как он и хотел, советские намерения больше не обсуждались. Мои товарищи по команде чувствовали себя слишком изолированными, чтобы пытаться возражать. Действительно, вспышка Примакова дала мне почувствовать себя неприятно уязвимым до конца поездки, заставляя меня вести себя пассивнее, чем обычно.
Удивительно, но в свою очередь, Советы избегали напрямую атаковать политику США. Для них было достаточно неоднократно цитировать мартовскую речь президента Рейгана об «империи зла», вызывая смущенные американские ответы.
Вместо этого, центром советских нападок был Израиль. Его политика была названа экспансионистской, «незаконной», «агрессивной», и даже «геноцидной». Все русские газеты с изощренной злобой описывали израильских военных. Я решил, что целью этого гамбита было изучить возможность нашего присоединения к советской антисионистской кампании. Однако если это и было их намерением, оно ни к чему не привело.
Вместо этого было много громких и расплывчатых разговоров о поиске путей для сотрудничества Вашингтона и Москвы на Ближнем Востоке. Часто упоминались такие выражения, как «друг моего врага - не обязательно мой друг» и «Ближний Восток - не игра с нулевой суммой». Поскольку ни одна из сторон не выдвинула конкретных предложений, я сделал редкое вмешательство, вкрадчиво предложив общий советско-американский запрет на экспорт оружия обеим сторонам ирано-иракской войны, чтобы совместными усилиями побудить других последовать нашему примеру. Советская делегация не соизволила отвлечься на эту практическую идею.
Если мы пересекли 5000 миль для того, чтобы подвергнуться заранее заготовленным атакам, нашим утешением было прямое свидетельство существования правящего класса Советского Союза, то есть тех немногих, кому была выгодна несостоятельная система. Примаков - академик, член номенклатуры, окруженной высокими зарплатами, привилегированными квартирами, дачами, доступом к специальным магазинам и поездкам за границу. Другие советские участники семинара, хоть и успешные и привилегированные, имели гораздо более низкий статус. Это различие было очевидным ежедневно во время обеда, когда участники разделялись на три группа. Исключая Примакова, Советы ели в грязном подвале здания, где проводилась конференция, Американцы брали такси, чтобы пообедать в довольно приятном, но скучном буфете в отеле, а академик мчался в своем лимузине с шофером на предполагаемые деликатесы в академии.
Мрачность жизни в Москве, особенно с приближением зимнего солнцестояния, только обострила удручающее качество конференции. Каждый день был холодным и серым, солнце вставало около 9 утра и садилось около 3:30 вечера. Машины, в которых мы передвигались, были неимоверно грязными. Магазины - безотрадные с часто пустыми полками. Еда - тяжелая и однообразная.
Нас разместили в одном из лучших отелей города, «Россия», это было массивное, тусклое и низкокачественно-сооруженное здание. На каждом этаже - дежурная, надзирательница, сидящая у дверей лифта и с подозрением следящая за вашими приходами и уходами. Внутри комнаты - ручной душ, который должен соответствовать стержню, на котором он крепится, но стержень был круглым в сечении, а насадка для душа - квадратная. Чтобы слить воду, нужно изучить, как нажимать и тянуть ручку несколько раз и только вправо. Туалетная бумага напоминает газетную, мыло стирального качества, полотенце - чуть больше кухонного.
Гостиница Россия - массивное, тусклое и низкокачественно-сооруженное здание. |
Я покинул семинар, глубоко разочарованный моими коллегами. Мы смиренно покорились противной стороне, предопределившей условия конференции, не задавали им трудных вопросов, не преследовали их дополнительными вопросами и принимали показуху за правду. Примаков был типичным советским догматиком, который пытался запугать меня с некоторым успехом.
Каков был смысл в этом мероприятии? Американцы наивно надеялись что-то открыть, Советы глупо надеялись переубедить нас. Вкратце, начинание полностью провалилось для обеих сторон.
Постскриптум: это было первое из четырех совещаний, проведенных Рустовым и Примаковым (более поздние состоялись в 1986, 1988 и 1990 гг.). Неудивительно, что меня не пригласили обратно.
Несмотря на то, что ни одна из поставленных целей не была достигнута, я тешу себя мыслью, что эта встреча добавила крошечный кирпичик в здание контактов с Западом и помогла открыть советские глаза и содействовала развалу Советского Союза семь лет спустя.
